Некуда было деться от ощущения, что на человечество обрушивается нечто ужасное.

За стеной, в рубке связи, каждое новое сообщение встречали радостными криками. Наоми в отведенной ей каюте наблюдала за происходящим и чувствовала, как немеет ум. А под онемением скрывалось что–то еще. Она выдержала половину вахты, потом отключила экран. Отразившееся в пустоте монитора собственное лицо показалось ей очередным репортером, тщетно подбирающим слова. Наоми вытолкнула себя из амортизатора и вышла в общее помещение. Оно так напоминало камбуз «Роси», что мозг все пытался узнать его, терпел неудачу и начинал сначала. В совсем незнакомом месте было бы проще, чем здесь, в этом подобии с неуловимыми отличиями.

Син заметил ее и возвысился над головами других.

— Привет, Костяшка. А кве гейст [11] , а?

Она машинально пожала ладонью по–астерски, но Син не сел на место. Это не друг удивлялся, куда она собралась, а тюремщик требовал отчета от пленницы. Наоми придала лицу подходящее выражение.

— Вот зачем, да? Вот зачем я ему понадобилась?

— Марко сон Марко [12] , — на удивление мягко ответил Сии. — Он решил, что ты нам нужна, мы тебя и добыли, так? Для чего эти «зачем»? Места безопаснее в системе не найдешь.

Наоми медленно вдохнула и выдохнула.

— Много надо осмыслить, — сказала она. — Большое дело.

— Это да, — согласился Син.

Наоми взглянула на свои сплетенные пальцы. «Поступай как они», — приказала она себе. Как бы она держалась, если была бы здесь своей? Ответ дался слишком уж просто. Словно она и была здесь своей. Всегда была.

— Надо проверить снаряжение, — сказала она. — Я займусь грузом. На что–то пригожусь.

— Я с тобой, — сказал Син, пристроившись к ней.

Она знала, куда идти, как расположены лифты, где мастерская. Годы, проведенные на «Роси», внедрили в нее логику марсианского флота, хотя до сих пор Наоми этого не сознавала. В мастерской она сразу угадала, где хранятся тестеры, хотя была здесь впервые.

Син помедлил, прежде чем открыть шкафчик, — но помедлил совсем немного. Проверка оборудования, тестирование аккумуляторов, реле и пузырей–кладовых — обычное занятие для астеров, которым выдался свободный час. Для них это было естественно, как пить воду, и, когда Наоми выбрала себе инструменты, Син последовал ее примеру. Дверь в грузовой отсек оказалась заперта, но перед Сипом открылась.

Снабжались они отлично. Магнитные палеты ровными рядами выстроились на полу и стенах. Наоми праздно задумалась, откуда это все и чем посулили расплатиться. Подойдя к первой палете, она подключила аппарат и вскрыла ящик. Внутри оказались батареи. Она взяла одну, вставила в тестер. Индикатор загорелся зеленым, и Наоми, вернув батарею на место, вставила следующую.

— Все окажутся в порядке, — предсказал Син. — У военных брака не держат.

— Что ж, слава богу, что военные никогда не портачат.

Зеленый огонек. Она вставила вторую батарею, которую уже держала наготове. Син перешел к следующему ящику, вскрыл его и занялся такой же проверкой.

Наоми оценила его доброту. Син был ей не другом, а тюремщиком. Он вполне мог бы вернуть ее в каюту и запереть там, но не стал. Он мог бы сторожить ее, пока она проверяет батареи, — но не стал. Сделал вид, что они на равных заняты делом. Пусть даже ради этого пришлось пропустить выпивку и Армагеддон, которым любовались его друзья. Наоми против воли была благодарна ему.

— Большой день, — сказала она.

— Долго ждали, — откликнулся Син.

— Долго, — машинально согласилась она.

— Наверное, непросто было снова с ним встретиться.

Она вытащила исправную батарейку, положила на место, достала следующую. Син кашлянул.

— Me фальта [13] , — сказал он. — Зря я это сказал.

— Нет, ничего, — возразила Наоми. — Да, непросто. Уйти от него тогда было очень трудно. Не думала, что когда–нибудь вернусь.

— Плохие времена.

— Тогда или сейчас?

Сип закашлялся от смеха и удивленно воззрился на нее.

— Сейчас? Эса земля обетованная. Пояс встал на ноги. Ты помнишь прежние времена. Помнишь, как задыхались от недостатка кислорода. Помнишь, сколько было сломанных костей, когда медицину душили налогами.

— Помню, — коротко сказала она, однако Син уже разошелся и не мог остановиться.

Он отложил тестер и уставился на нее. Симпатия в его глазах сменилась яростью. Не на нее. На что–то большее.

— У меня трое кузенов умерли потому, что земные корпорации не продавали астерам противораковых средств. С ферм Ганимеда нам доставались паршивые объедки. Только еда из пробирок не любит людей, да? Действует иначе, но кому какое дело? У тио Беннета отобрали корабль — он опоздал продлить разрешение. Он, черт возьми, даже не стоял в земном доке, но раз не заплатил, его взяли на абордаж, выкинули на Цереру, а тачку продали. За что же? Разве они защищают нас от пиратов? Защищают от паршивых производителей, которые продают старые скафандры под видом новых? Их волнует, что нас расстреливают? Убивают?

— Знаю, что не волнует.

— Не волновало, Костяшка! Не волновало! Говори в прошедшем времени. С сегодняшнего дня! — Син поднял вверх большой палец. — Ты летала для них много лет, и, наверное, это не ту фальта. Всякое было, Филипито мы отобрали, считаешь, мы все неправильно поступили, да? Но я начинаю думать: ты делила койку с земным койо. Там, может, и забыла, кто ты есть? Начинаю думать: может, ты как они?

«Нет, — хотелось ответить ей, — нет, я никогда не забывала». Но правда ли это, даже если она найдет нужные слова? Девочка, носившая когда–то ее имя, была среди них своей. Она чувствовала тот же гнев, который видела в Сине и в Филипе. Когда–то и она радовалась бы гибели землян. Но Джим был с Земли. И Амос. Алекс с Марса, но, с точки зрения астера, это более или менее то же самое. А она кто? Прирученная ими астерская зверушка? Не своя? Она так не думала. Значит, она стала чем–то иным.

А все же насколько хорошо они ее знали? Она столь многое скрывала. И не знала, что изменилось бы, если б рассказала.

Син хмуро, жестко смотрел на нее, выпятив подбородок. Она попыталась отступить, спрятаться за занавеской волос, но этого было мало. Здесь — мало. Сейчас — мало. Ей следовало что–то сказать, ответить, иначе он поймет ее молчание как признание в том, чего не делала и не желала. Наоми попробовала представить, что сказал бы на это Джим, но мысль о нем была как прикосновение к открытой ране. Вина — что не рассказывала ему о прошлом, — и горе, и тоска разлуки, и страх, что на Тихо с ним что–то произошло. Или происходит. Как раз сейчас, когда она ничем не может помочь. Она не знала, как поступил бы Джим, и не смела представить его здесь.

Хорошо, тогда Амос. Что сделал бы Амос?

Она глубоко вдохнула и выдохнула. Вскинула голову, отбросив волосы назад. Усмехнулась.

— Ну, Син, это взгляд с одной стороны, — сказала она, напирая на каждое слово. — Так?

Син моргнул. Он ожидал чего угодно, но не такого ответа. Наоми проверила последнюю батарейку в своем ящике, вернула ее на место и закрыла крышку. Син все смотрел на нее, чуть вывернув голову влево. Как будто стал ее опасаться.

Наоми порадовалась этому.

Она кивнула на открытый ящик у него под ногами.

— Ты свои проверять собираешься? Или тебе помочь?

К обеду атаки, видимо, закончились. Зато новостные каналы теперь били ключом. Наоми сидела за столом, который, как всё на этом корабле, выглядел мучительно знакомым. По правую руку от нее расположился Син, а по левую — незнакомая молодая женщина. На тарелку ей навалили жареных грибов под острым соусом — фирменное блюдо Рокку. Она ела как все, не помогая себе второй рукой, и думала о том, можно ли узнать в ней чужую.

Экран был настроен на передачу со станции Тихо. Наоми старалась смотреть бесстрастно. При виде Моники Стюарт она почему–то испугалась. После вступительного слова, в котором Наоми не услышала ничего нового, журналистка обратилась к Фреду Джонсону. Тот очень прямо и напряженно сидел напротив. Он выглядел старым. Он выглядел усталым. Наоми за ним не следила и почти не слушала: всматривалась в края экрана, нет ли там Джима. Все за столом хихикали и передразнивали говорящих. Наоми удавалось ухватить только обрывки интервью.