глазом, и длинные изогнутые траектории снарядов ОТО, похожие на протянувшиеся в вакуум щупальца.

— Принимаю управление лазерной связью, — доложила Бобби.

— Роджер, — подтвердил Алекс и предупредил: — Будет тряско.

Он вышвырнул «Бритву» из ангара на полной скорости и ввел ее в узкий промежуток между густыми потоками снарядов ОТО. Вся надежда была на то, что высокоэнергетический вольфрам прикроет их от расстрела в упор вражескими кораблями. У них за кормой волнами прокатывались ракеты, выброшенные с такой же скоростью. Дисплей «Бритвы» изображал их сплошным пятном, будучи не в силах различить отдельные объекты. Большой корабль разом выпустил свой боезапас, настроив его на частоту лазера шлюпки.

— Вот и наш эскорт, — сказал Алекс. — Теперь уходим. Сколько g ты выдержишь, Драпер?

— Если ребро треснет, скажу.

Алекс, усмехнувшись, развернул шлюпку к Солнцу и дал ускорение: два g, три, четыре, четыре с половиной — пока система не пожаловалась, что скафандр не дает сделать инъекцию. Тогда Алекс подбородком нажал несложный элемент управления в шлеме и сам ввел себе все амфетамины, имевшиеся в крошечной аптечке. Корабли противника, видно, еще не разобрались, что произошло. Помедлив, они начали разворот, обозначившись на дисплее красными треугольниками. Их дюзовые выбросы затмевали звезды, но Алекс уже гнал к Солнцу, к Земле и Луне, навстречу потрепанным остаткам флота ООН. Радость, расцветавшая у него в груди, словно растворяла груз.

— «Бритвы» вам не видать, — бросил он красным треугольничкам. — Мы ушли, ушли, ушли! — И он переключил рацию на главный канал. — Как там у вас?

— Отлично, — просипел министр. — А долго нам еще так разгоняться?

— Еще немного, сэр, — сказал Алекс. — Как только можно будет перевести дух, я уйду на одну g.

— Перевести дух… — выдавил Смит. — Смешно….

— Здесь все на отлично, Алекс, — доложила Бобби. — Отстегнуть шлем уже можно? Неохота дышать консервированным воздухом, когда в корабле есть свежий.

— Да, уже можно. И вам тоже, господин премьер–министр.

— Зовите меня Натан, пожалуйста.

— Слушаюсь, Нат, — улыбнулся Алекс.

Солнце висело впереди белым шаром. Он задал навигационной системе прокладку курса до Луны. Самый короткий маршрут пролегал за орбитой Меркурия, но шлюпка не выдержала бы воздействия солнечной короны всего в половине а. е. И расположение Венеры не позволяло элегантно использовать ее массу для разгона. Однако кораблям ООН, если Авасарала вышлет конвой навстречу, Венера, пожалуй, даст эффект рогатки. Так что разумнее было двигаться в ту сторону.

— Алекс? — позвала Бобби.

— Я здесь.

— Насчет бросить меня. Ты ведь сказал, что думал, да?

— Конечно.

— Спасибо.

Крови, прилившей к щекам, не помешала даже перегрузка.

— Всегда пожалуйста, — отшутился он. — Мы теперь одна команда, так? Присматриваем друг за другом.

— Своих не бросаем, — сказала она.

Быть может, от перегрузки, но это прозвучало так, словно за словами стояло что–то более глубокое. Она как будто пообещала. Потом хмыкнула:

— Алекс, наблюдаю приближение высокоэнергетических объектов. Думаю, те гады выпустили по нам ракеты.

— Ты их разочаруешь, стрелок?

— Еще как, черт возьми! Сколько у нас патронов в магазине?

Алекс переключил дисплей. Сплошная туча объектов–обманок рассеялась, теперь их можно было пересчитать: каждая белая точка обозначалась серийным номером. Один только список занимал весь экран. Алекс переключился на краткую сводку.

— До девяноста малость не дотянули.

— Нам хватит. Похоже, их корабли тоже почти все рванули за нами. Как ты смотришь на то, чтобы шарахнуть по ним в качестве предупреждения?

— Подпускать их я не стану. Думаю, они расстреляют наши ракеты из ОТО еще на подходе, но все равно не возражаю, — сказал Алекс. — Кроме… стой!

Он вывел на экран список вражеской эскадры и очень быстро нашел то, что искал. Отметил «Пеллу».

— Кроме этого. По нему не стреляем.

— Поняла, — согласилась Бобби.

«Своих не бросаем, — подумал Алекс. — Это и о тебе, Наоми. Не знаю, какой черт тебя туда занес, и не разобрался пока в игре, но будь я проклят, если брошу тебя».

Глава 35

Наоми

Давным–давно, когда она была девчонкой, не знавшей ничего лучшего, ей с трудом давалась мысль о том, что Марко — плохой парень. Даже после «Гамарры». И даже когда он отобрал у нее Филипа. Наоми выросла среди бедняков. Она знала, как выглядят плохие парни. Они насиловали жен. Избивали их. Или своих детей. По этим признакам их можно было узнать. Марко ничего подобного не делал. Он ни разу не ударил ее. Ни разу не взял силой, не угрожал застрелить, или выбросить в люк, или плеснуть кислотой ей в глаза. Он так хорошо изображал доброту, что Наоми сомневалась — заставляла себя сомневаться, — не она ли ведет себя неразумно, иррационально, как намекал Марко. Он ничем не облегчил ей положение.

После того как Наоми вернулась в каюту, дверь оставалась запертой. Она не тратила сил на поиски помощи и на попытки выбраться из своей каморки. Камера есть камера, а Марко рано или поздно должен был прийти сам.

Теперь он сидел напротив нее, так и не сняв форму марсианского офицера. Мягкий взгляд, губы сложены в улыбку насмешливого сочувствия. Он был похож на поэта. Человек, пострадавший от мира, но все еще способный на сильную страсть. Наоми подумала, не репетировал ли он это выражение перед зеркалом. С него станется.

У нее уже не шла кровь из ссадины на голове. Суставы еще ныли, и по левому бедру расплывался огромный синяк. Даже кончики пальцев словно лишились верхнего слоя кожи и саднили, хотя на вид были чуть розовее обычного. Наоми пила тот же ромашковый чай, что и на «Росинанте», и находила в нем поддержку, как от тайного союзника. Она признавала, что это не совсем здравая мысль, но утешение есть утешение.

Столовая пустовала, экраны отключили, людей отослали. Не было даже Сина с Каралом. Из этого следовало, что предстоит разговор наедине, хотя она допускала и иное. Наоми вполне могла представить, что Филип наблюдает за ними с другой палубы. Все это выглядело постановкой. Что бы ни делал Марко, все выглядело постановкой. Потому что ею и было.

— Не понимаю, почему ты так поступаешь со мной, Наоми, — сказал Марко. В его голосе она не слышала гнева. Нет, не так: гнев был, но под маской огорчения. — Раньше ты: вела себя лучше.

— Жаль. Я нарушила твои планы?

— Ну да, — признал Марко. — В том–то и дело. Раньше ты была умнее. По крайней мере, пыталась разобраться, что происходит прежде чем бросаться вперед, очертя голову. Была профессиональнее. А это что? Увидела, что тяжело, и сделала еще хуже. Теперь там, где мы могли бы обойтись мягко, будет жестко. Я просто хочу объяснить, почему делаю то, что запланировал, чтобы ты увидела: у меня нет выбора.

Это было умно, Наоми понимала. Мудрая женщина стала бы сейчас с плачем просить прощения. Неискренне, но в том-то и состоял смысл. Предлагать Марко что–то настоящее было бы ошибкой. Лучше пусть считает ее слабой. Лучше пусть недооценивает и не понимает. Наоми это сознавала и все равно не заставила бы себя так поступить. Пыталась, но что–то в душе отталкивало такую мысль. Наверное, потому, что, притворяясь слабой, она вполне могла ею и стать. Наверное, потому, что ее сила была притворством.

Наоми сплюнула на пол. В слюне было немного крови.

— Напрасно воздух тратишь, — сказала она.

Марко наклонился к ней, взял ее за руки. Хватка была крепкой, он будто показывал, что мог бы причинить боль, хотя пока этого не делает. Она подумала: «Что ж, один из способов проявить подсознание на физическом уровне», — и усмехнулась.

— Наоми, я знаю, что между нами нехорошо, ду и ме. Знаю, что ты сердишься. Но прежде между нами что–то было. Мы были одним телом, ты и я. Как бы мы ни старались разойтись, наш сын означает, что нам никогда не стать совсем чужими.