«Вы считаете, что атака была направлена в первую очередь на вас?»

«Похоже на то».

— Врун поганый! — выкрикнул кто–то с той стороны стола, и все одобрительно захохотали. Включая Сина.

Фред старался не шевелиться, а камера смотрела ему прямо в лицо. Значит, он ранен и скрывает это. Наоми слышала, что земные птицы всеми силами скрывают болезнь. Проявление слабости — прямое приглашение агрессору. От такого сравнения Фред Джонсон показался ей уязвимым. Может быть, сейчас уязвимыми стали все.

«Участники нападения задержаны, и мы надеемся очень скоро узнать, кто за ними стоит», — что–то в этой фразе зацепило внимание. Она знала Марко, и ей казалось странным, что он еще не выпустил пресс–релиз. Он ведь притащил ее сюда, чтобы показать себя? Или нет?

Она должна была привести с собой «Росинант» и разочаровала их, прилетев без него. Что они на самом деле хотели заполучить: корабль? Или Джима? Наоми с ужасом подумала, что вышло бы, если б она явилась не одна.

И тут же, словно отозвавшись на ее мысли, Моника Стюарт закончила интервью с полковником Фредом Джонсоном — голосом АВП и начальником станции Тихо — и обратилась к капитану Джеймсу Холдену.

У Наоми прервалось дыхание.

«Как я поняла, вы исполняли обязанности телохранителя при полковнике Джонсоне?» — начала Моника.

«Да, верно, — чуть поморщившись, ответил Джим. Понятно, он не лучшим образом справился с работой. — Но выяснилось, что в этом не было нужды. Агенты противника, просочившиеся в службу безопасности, оказались совсем немногочисленны. Они не представляли серьезной угрозы».

Джим лгал! Наоми отодвинула от себя тарелку.

«Верно ли, что заговорщики ставили перед собой и другую цель? По некоторым сообщениям, атака могла быть прикрытием для кражи».

В глазах Джима мелькнула досада. Наоми не знала, заметил ли ее кто–то, кроме нее. Очевидно, Моника коснулась темы, которую они не согласовали. Или договорились обходить.

«Я об этом ничего не слышал, — сказал Джим. — Насколько мне известно, нападавшие не добились успеха, разве что нанесли некоторые повреждения станции».

Опять ложь!

— Заткните его! — крикнул кто–то.

Его поддержали. Кто–то бросил оскорбление в адрес Холдена. Син покосился на Наоми и отвел глаза. Наоми вернулась к еде. Острый соус обжигал губы, но это было даже к лучшему. Экран переключили на главный канал новостей с Земли. Молодой человек в черном дождевике, судя по субтитрам, вел репортаж из какого–то Порто. За его спиной виднелись старинные и современные здания. Их окатывала мутная вода. На возвышенности за домами в ряд лежали мешки. Мешки с трупами.

— Это был он?

Наоми не заметила, когда Филип оказался у нее за спиной. Сидевшая слева девушка кивнула ему и сбежала. Мальчик занял освободившееся место. На подбородке у него пробивался пух — черный на золотисто–смуглой коже. Филип повернулся к матери и не сразу нашел ее глазами. Заговорил как пьяный:

— Ради этого мужчины ты нас бросила, си но?

Син крякнул, как от удара. Наоми не поняла отчего. Сказанное было так далеко от истины, что просто смешно.

— Совсем нет, — сказала она, — но — да, я с ним летаю.

— Красавчик, — отозвался Филип. Она задумалась, с чьего голоса он говорит. На Марко было непохоже. — Хотел сказать насчет того, что ты здесь… хотел сказать.

Но говорить, что хотел, Филип не стал. Наоми не знала, видит она сожаление в его глазах или принимает желаемое за действительное. И не знала, как ему ответить. В ней будто столкнулись несколько Наоми: пленница, предательница, вернувшаяся мать, мать–беглянка — и каждая говорила свое. Она не знала, которая из этих женщин настоящая. И есть ли среди них настоящая.

Возможно, настоящими были все.

— Я бы предпочла находиться сейчас в другом месте, — сказала она, ступая по словам, как по острым лезвиям. — Но так часто бывает, да?

Филип кивнул, потупив взгляд. Ей показалось, что мальчик сейчас уйдет, и она не знала, хочет ли удержать его.

— Знаешь, там — это я, — сказал Филип. — В новостях. Это я.

Репортер был старше Филипа, шире в плечах и круглее лицом. Мгновенье Наоми искала сходство, а потом, словно вышла на холод, — поняла.

— Твоя работа, — сказала она.

— Он сделал мне подарок, — сказал Филип. — Покрытие-невидимка на метеоритах. Я вел группу, которая его добыла. Без меня ничего бы не получилось.

Он хвастался. В прищуре глаз, в напряжении губ сквозило, как ему хочется произвести впечатление. Добиться похвалы.

Что–то похожее на ярость обожгло Наоми изнутри. Репортер на экране перечислял гуманитарные миссии и религиозные группы. Тех, кто пытался помочь пострадавшим. Как будто на планете остались люди, не нуждавшиеся в помощи.

— Он и со мной так обошелся, — сказала Наоми и, увидев вопрос на его лице, пояснила: — Твой отец. Он и мои руки выпачкал в крови. Сделал соучастницей убийства. Считал, наверное, что так мной будет проще управлять.

Напрасно она это сказала. Мальчик съежился, замкнулся в себе, как прячется в раковину присыпанная солью улитка. Новости переключились на другое. Счет погибших и пропавших на Земле перевалил за двести миллионов. Камбуз ликовал.

— Ты поэтому сбежала? — спросил Филип. — Не справилась с работой?

Наоми долго молчала.

— Да.

— Тогда хорошо, что ты ушла, — ответил Филип.

Она уверяла себя, что мальчик так не думает. Что он сказал это только для того, чтобы сделать ей больно. И сделал. Но сильнее боли оказалась грусть о том, кем мог бы стать ее малыш — и не стал. О сыне, который был бы у нее, сложись все по–другому. Но она оставила сына в руках чудовища, и зараза пошла дальше. Семья чудовищ: отец, мать и сын.

Эта мысль помогла.

— Они на меня давили, — произнесла она. — Все, кто умер из–за меня. Я хотела уйти. Сказала ему, что никого не выдам, если он позволит мне взять тебя и уйти. Но он вместо этого отобрал тебя. Сказал, что я веду себя как сумасшедшая и он боится оставить меня с тобой. Так что если кого и предали, это меня.

— Знаю, — бросил, как плюнул, Филип. — Он мне рассказывал.

— И мне пришлось бы продолжать. Снова и снова убивать для него людей. Я и это попробовала. Пыталась задавить себя. Пыталась отстраниться — мол, пусть умирают. Он говорил, что я пыталась покончить с собой?

— Да, — сказал Филип.

Ей следовало остановиться. Нельзя было взваливать все это на него. На мальчика. На ее мальчика, помогавшего убить целый мир.

Господи, ей все еще хотелось его защитить. Как глупо! Он теперь убийца. Он должен знать.

— Это произошло в шлюзе на Церере. Я запустила шлюзование. Мне оставалось только выйти в открывшийся люк. Шлюз был старый, крашенный голубым и серым. И пах яблочной отдушкой. Что–то там случилось с воздуховодом. В общем, я это сделала. Запустила открытие. Только станция установила там защиту от дурака, а я и не знала. Ну, — она пожала плечами, — тогда я поняла.

— Что поняла?

— Что мне тебя не спасти. Так или иначе ты остался бы без матери. В любом варианте.

— Не всякий может быть солдатом, — сказал Филип.

Он хотел ее уколоть, только Наоми уже не чувствовала боли.

— Единственное, что каждый вправе сделать с чужой жизнью, — это уйти из нее. Я взяла бы тебя с собой, если б могла. Но я не могла. Я бы осталась, если бы могла. Но я не могла. Я бы спасла тебя, если б могла.

— Меня не от чего было спасать.

— Ты только что убил четверть миллиона человек, — напомнила она. — Кто–то должен был удержать тебя.

Филип встал, двигаясь как деревянный. На миг она увидела, каким он станет мужчиной. И каким был мальчиком. В глубине его глаз стояла боль. Не такая, как у нее. Его боль — это его боль, ей оставалось только надеяться, что он сумеет ее почувствовать. Что научится хотя бы жалеть.

— Прежде чем убивать себя, — сказала она, — найди меня.

Он отшатнулся, как от крика.

— Кон кве мне делать такую глупость? Сой но трус, я.

— Когда до этого дойдет, — повторила она, — найди меня. Ничего нельзя вернуть, но я помогу тебе, если сумею.